|
ЕСТЕСТВОЗНАНИЕ
(1842—1921)
КРОПОТКИНЕму удалось совершить дерзкий побег из тюремной больницы. 40 лет провел в эмиграции. Сотрудничал в «Британской энциклопедии», публиковал научные труды: «Взаимная помощь как фактор эволюции», «Великая Французская революция», «Хлеб и воля», «Современная революция и анархия», «Идеалы и действительность в русской литературе», «Этика», а также биографические «Записки революционера». После Февральской революции 1917 года вернулся в Россию. Умер в городе Дмитрове (Подмосковье), похоронен на Новодевичьем кладбище. У этого человека – что случается в мировой истории нечасто – не было расхождений между интеллектуальной и практической деятельностью, словом и делом, нравственными идеалами и поведением, образом жизни и образом мыслей, убеждений. Оскар Уайльд сказал о нем: «Человек с душой того прекрасного Христа, который, кажется, идет из России», – считая его одним из двух по-настоящему счастливых людей из всех, кого он знал, и даже написал сказку «Счастливый принц» (т.е. князь), аллегорически показав радость дарить людям добро, даже ценой собственных лишений. Судьба Кропоткина контрастна чрезвычайно: сын богатого помещика стал интеллигентом-пролетарием, который жил только своим трудом; князь – анархистом, революционером; камер-паж императора – бесстрашным путешественником и замечательным ученым. Он жил словно наперекор всему тому, что принято считать в обществе желанным, чего добиваются всеми путями (преимущественно нечестными): карьера, богатство, положение в обществе, почетные звания и награды. Его пример со всей определенностью доказывает верность высказывания Канта: не надо стремиться к счастью; надо быть достойным счастья. Анархия – это свобода. Так учил Кропоткин. Его с полным основанием можно причислить к ярко выраженным персоналистам. Человеческая личность была для него высшей ценностью. У Кропоткина личность выступает как малая часть и в то же время самостоятельный и равноправный партнер не только общества, но и Вселенной. Это утверждал и Достоевский, но с одним существенным отличием: он верил в Бога, тогда как князь был атеистом. Одна из важнейших целей религиозного мировоззрения – дать основания нравственности. Не только высказать некие этические нормы, но и утверждать их абсолютный характер, их высшее происхождение. Научное мировоззрение Кропоткина тоже основывалось на «сверхчеловеческом» происхождении нравственности, но не от Господа, а от природы. Достоевский, как известно, утверждал: если люди отрекутся от Бога, то вольно или невольно поставят себя на его место и станут жить по принципу «все дозволено» в неутолимой жажде личных материальных благ. Человеческая жизнь оборачивается потребительством без нравственных идеалов. Чем же возразил Кропоткин на этот довод? Самым убедительным образом, действием, собственной жизнью. Но он пытался исследовать проблему нравственности и с научных позиций. В этих исканиях он не был первым. Еще Чарлз Дарвин и Герберт Спенсер исследовали естественные истоки чувства добра, взаимопомощи. Известный ботаник Андрей Бекетов, с которым в молодые годы дружил Петр Кропоткин, писал о «взаимодействии» в природе. Очень сильное впечатление произвела на Кропоткина опубликованная в научном журнале речь петербургского профессора зоолога Карла Федоровича Кесслера «О законе взаимной помощи». По утверждению Кесслера, «взаимная помощь – такой же естественный закон, как взаимная борьба; но для прогрессивного развития видов первая несравненно важнее второй». Еще во время своих трудных сибирских путешествий Кропоткин впервые задумался: в чем же заключается борьба за существование? В степях Южной Сибири он видел процветающие многочисленные колонии грызунов, свистом оповещавших друг друга о приближении опасности. На его глазах десятки тысяч косуль форсировали могучий Амур, держась стадами. Немало известно случаев, когда вожак обезьян, рискуя жизнью, защищает своих подопечных. А отчаянная самоотверженность самок, спасающих детенышей? Множество подобных примеров собрал Петр Алексеевич в своей книге «Взаимная помощь как фактор эволюции». Он показал, что в трудных природных условиях происходит общее ослабление той части данного вида, которая выдержала испытание «Никакая прогрессивная эволюция видов не может быть основана на подобных периодах острого соревнования», – сделал он вывод. И продолжил: «А потому объединяйтесь – практикуйте взаимную помощь! Она предоставляет самое верное средство для обеспечения наибольшей безопасности, как для каждого в отдельности, так и для всех вместе; она является лучшей гарантией для существования и прогресса физического, умственного и нравственного. Вот чему учит нас Природа; и этому голосу Природы вняли все те животные, которые достигли наивысшего положения в своих соответственных классах. Этому же велению Природы подчинился и человек – лишь вследствие этого он достиг того положения, которое мы занимаем теперь». Кропоткин обобщал данные науки: «Любовь, симпатия и самопожертвование, конечно, играют громадную роль в прогрессивном развитии наших нравственных чувств. Но общество… зиждется вовсе не на любви и даже не на симпатии. Оно зиждется на сознании – хотя бы инстинктивном – человеческой солидарности взаимной зависимости людей. Оно зиждется на бессознательном или полуосознанном признании силы, заимствуемой каждым человеком из общей практики взаимопомощи; на тесной зависимости счастья каждой личности от счастья всех и на чувстве справедливости». Выходит, сама природа учит людей добру, сочувствию, справедливости. Но каким образом она это делает? Американский генетик Добржанский предположил, что существуют молекулярные структуры, которые передают по наследству признаки, полезные для вида, популяции, сообщества организмов даже в ущерб индивидам. Советские ученые В.П. Эфроимсон и Б.Л. Астауров, опираясь на идею Кропоткина, привели ряд доказательств врожденного характера, некоторых черт социального поведения. Однако до сих пор эту закономерность все-таки нельзя считать безупречно обоснованной. В одном Кропоткин безусловно прав: взаимопомощь в самых разных формах является важнейшим качеством для всего живого, в значительной мере определяя прогрессивную эволюцию видов, а у животных – цефализацию (развитие головного мозга). Это проявляется уже во взаимном «тяготении» полов, а также в заботе родителей о потомстве, обучении, объединении в сообщества. Вряд ли тут дело в молекулярных закономерностях Наследственные качества и признаки, конечно, играют свою роль, но скорее всего не в виде некоего «гена дружелюбия, сочувствия» или чего-то подобного. Каждое живое существо, каждый из нас представляет собой содружество множества самых разнообразных клеток и органов. Когда, они находятся во взаимной гармонии, взаимопомощи, человек жив и здоров. Когда согласие нарушается, наступает болезнь и смерть. Наш мозг, например, объединяет 10 миллиардов нервных клеток, делающих совместную работу. Каким образом, каким чудом смог организоваться такой великолепный ансамбль? На этот вопрос Кропоткин ответил в самом общем виде так: «Если мы знаем что-либо о Вселенной, о ее прошлом существовании и о законах ее развития; если мы в состоянии определять отношения… между расстояниями, отделяющими нас от Млечного Пути и от движения Солнца, а также молекул, вибрирующих в этом пространстве, если наука о Вселенной возможна, это значит, что между этой Вселенной и нашим мозгом, нашей нервной системой и нашим организмом вообще существует сходство структуры». Исходя из этого положения, которое соответствует античному единству космос-микрокосм (в индуизме Брахман-Атман), Кропоткин возражал против идеи Спенсера о неизбежности непознаваемого: «В природе нет ничего, что не находит себе эквивалента в нашем мозгу – частичке той же самой природы». Следовательно, делал он вывод, нет оснований утверждать, будто что-то «должно всегда оставаться неизвестным, то есть не может найти своего представления в нашем мозгу». Надо отметить одну существенную некорректность этих рассуждений Петра Алексеевича. Убеждение в том, что нет ничего непознаваемого, – тоже гипотеза, основанная на вере. Для естествознания и то, и другое мнение не имеют принципиального значения. Это проблема философская. Как проблема бытия или небытия Бога – религиозная, философская, но не научная. Отвергать религию как «излишество», конечно, можно. Только придется согласиться, что это излишество сопровождало человечество на протяжении многих десятков тысячелетий, включая труднейшие времена ледниковых эпох. Значит, в этом была насущная потребность; значит, это необходимо… Философию, в отличие от религии, Кропоткин не отвергал. Но порой понимал ее задачи узко: обобщение научных данных. Он считал, что настало время создавать «синтетическую мировую философию, включая сюда жизнь общества». Она должна отвергнуть идеи бессмертия души, особой жизненной силы и творца. «Мы должны низвергнуть третий фетиш – государство, власть человека над человеком. Мы приходим к предвидению неизбежности анархии для будущего цивилизованного общества». Значит, философия XX века, заключил он, «станет анархической». «Государство… покровитель мироедства, заступник хищничества, защитник собственности, основанной на захвате чужой земли и чужого труда! Тому, у кого ничего нет, кроме рук да готовности работать, тому нечего ждать от государства». Он высказывал и некоторые сомнения в возможности реализовать коммунистические идеалы: «Хватит ли у современных образованных народов достаточно строительного общественного творчества и смелости, чтобы использовать завоевания человеческого ума для всеобщего блага – трудно сказать заранее». Он надеялся на «всеобщий, мировой закон органической эволюции, вследствие чего чувства взаимопомощи, справедливости и нравственности глубоко заложены в человеке со всею силою прирожденных инстинктов; причем первый из них, инстинкт взаимной помощи, очевидно, сильнее всех, а третий, развившийся позднее первых двух, является непостоянным чувством и считается обязательным. Подобно потребности в пище, убежище и сне, эти три инстинкта представляют инстинкты самосохранения». С детства он остро ощущал природу поэтически, без логического анализа: «Бесконечность вселенной, величие природы, поэзии и вечно бьющаяся ее жизнь производили на меня все большее и большее впечатление, а никогда не прекращающаяся жизнь и гармония природы погружали меня в тот восторженный экстаз, которого так жаждут молодые натуры». В то же время он был, что называется, рационалистом и с наибольшим интересом занимался в Пажеском корпусе математикой, физикой и астрономией. Стремился проверить алгеброй гармонию мироздания. У него была склонность к четкой законченной модели мира в стиле «Математических начал…» Ньютона, но только без Бога. Холодный рассудок не подавлял в нем восторженных движений души: «Непрестанная жизнь вселенной… сделалась для меня источником высшей поэзии, и мало-помалу чувство единства человека с одушевленной и неодушевленной природой… стало философией моей жизни». Если человек – малая часть Вселенной и сходен с ней по структуре, то он, как говорили древние, – микрокосм. В таком случае надо признать, что изумительно сложное и гармоничное мироздание обладает свойствами живого и разумного сверхорганизма. Прямые высказывания на этот счет у Кропоткина не выходили за границы сугубо научных представлений. В «Этике» он писал: «Наши понятия о жизни так расширились: что мы привыкаем теперь смотреть на скопления вещества во вселенной – твердые, жидкие, газообразные (таковы некоторые туманности звездного мира) – как на нечто живущее и проходящее те же циклы развития и размножения, какие проходят живые существа». А говоря о высоком вдохновении и провидениях великих поэтов, он ссылался на чувство «общения с Космосом и единения со всем человечеством». В то время, более ста лет назад, подобная позиция была характерна для мистиков (можно упомянуть и великого хирурга Пирогова). У них она определялась верой в иной, нематериальный мир, в инобытие, бессмертие души. Кропоткин подобные взгляды категорически отвергал. Свои воззрения он основывал на естествознании. Казалось бы, ему следовало присоединиться к выводам дарвиниста Т. Гексли, который отделял космический процесс природы и нравственные явления, свойственные лишь человеку, достигшему определенного уровня культурного развития: Природа вне морали, высоких принципов добра и справедливости; здесь господствует «кровавая схватка зубами и когтями»; «космическая природа вовсе не школа нравственности, напротив того, он главная штаб-квартира врага всякой нравственности». Но Кропоткин доказывал нечто прямо противоположное: «Нравственное начало в человеке есть не что иное, как дальнейшее развитие инстинкта общительности, свойственного почти всем живым существам и наблюдаемого во всей живой природе». Во всей? Выходит, основы добра и красоты присутствуют в космическом порядке? Но как такое возможно без участия Разума? Не может быть космический порядок, включающий добро и красоту (осознание которых человеком определялось законами природы), возникнуть случайно? В таком случае он не сохранил бы устойчивость, вновь вернувшись к хаосу. Если этого не происходит, следует говорить о естественных свойствах Вселенной, присущих ей изначально. В своих рассуждениях Кропоткин предпочитал держаться подальше от гипотез. Сказывался характер естествоиспытателя, озабоченного прежде всего обобщением фактов. На этом пути он поднимал неожиданные проблемы. Например, попытался обнаружить природные основы понятия о справедливости. На первый взгляд, сама постановка вопроса совершенно некорректна. Для природы одинаково приемлемы мгновения и вечность, атом и звезда, жизнь и смерть организма; справедливость придумали люди, соединенные в сообщество и начинающие сознавать права и достоинства личности. И все-таки, оказывается, вовсе не исключается природная биологическая основа даже такого сугубо человеческого понятия: «Склонность нашего ума искать „равноправия“ не представляет ли одно из следствий строения нашего мыслительного аппарата – в данном случае, может быть, следствие двустороннего или двухполушарного строения нашего мозга? На этот вопрос, когда им займутся, ответ получится, я думаю, утвердительный», – предположил Кропоткин. По его мнению, мозг работает, как теперь говорят, в режиме диалога благодаря тому, что состоит их двух полушарий, а продуктивный диалог возможен только при равенстве «собеседников». В XX веке выяснилось, что полушария отчасти выполняют разные функции. Однако своеобразное двуединство мозга в здоровом организме сохраняется. И происходит это, по словам Кропоткина, потому, что «в нас говорит эволюция всего животного мира». Она длится уже сотни миллионолетий. Поэтому «наше нравственное чувство – природная способность, совершенно так же, как чувство осязания или обоняние». Убедительно? Вряд ли. Возникает порочный круг: нравственность (взаимопомощь, справедливость, самоотдача) возникла в результате биологической эволюции, а важнейшим фактором эволюции является взаимопомощь, нравственность. Непонятен способ, благодаря которому земные организмы обрели такое качество. Неужели еще на стадии микробов или вирусов? Или простейшая форма размножения путем делания одноклеточного организма надвое уже определяла «родственные связи» двух половинок, ставших самостоятельными существами? И тогда чувства любви, сострадания, справедливости есть проявление эгоизма, но только не личного, а семейного, родового, всечеловеческого, всеобще-животного… Поясню эту мысль. От каждого из нас в глубины миллиардолетий тянется непрерывная линия предков. Следовательно, мы сохраняем родственные связи не только с представителями своего племени, народа или всего рода человеческого, но и с приматами, млекопитающими, рептилиями, земноводными, рыбами, многоклеточными, одноклеточными. Вот и относимся к ним соответственно, «по-родственному»… Завет «возлюби ближнего как самого себя» в таком случае утверждает не только самоценность и равенство личностей, но и их единство (или глобально – единство всего живого). Получается: помогай ближнему, потому что он является твоим близким или дальним родственником. …Идея анархии утверждает свободу личности – вне систем господства и подчинения. Согласно этим взглядам, любой человек находится как бы в центре мира. И если судить по собственному опыту, так оно и есть. Каждый из нас видит мир своими глазами, осмысливает своим умом. Солнце и небосвод с мириадами звезд вращаются вокруг одного центра, которым является каждый из нас, любой разумный наблюдатель. Но нет общего центра. По словам Кропоткина, «ни одна наука – ни астрономия, ни физика, ни химия, ни биология, не доказывают необходимость власти, нигде в природе нет единого управляющего центра, а всюду и везде мы видим лишь взаимодействие различных сил, координации разнообразных движений». Действительно, вряд ли существует геометрический центр Вселенной. Однако есть галактики, вращающиеся вокруг своих внутренних центров, есть планеты, кружащиеся вокруг солнц, или электроны – вокруг атомных ядер. У сообществ животных обычно есть вожаки, у муравьев – царица", да и у людей издавна были «начальники» и «подчиненные». Взаимопомощь, конечно, преобладает – иначе общество разрушилось бы из-за междоусобиц. Но все-таки существуют и распри, зависть, ненависть, взаимное истребление… Кропоткин недооценивал наличие в природе, обществе, душе человеческой сил, нарушающих гармонию. Ему чужды были низкие чувства и помыслы.О солидарности трудящихся, о справедливости писал не обделенный судьбой бедняга, а человек, по рождению, образованию и положению принадлежавший к высшей аристократии. Он необычаен и славен не только тем, чего достиг, но и от чего отказался: от богатого наследства, высоких должностей при царском дворе, даже – от почетного научного поста, позволявшего плодотворно продолжать географические и геологические исследования. Во имя идей свободы, справедливости и братства он стал революционером. Вернувшись в Россию, он отказался стать министром Временного правительства; Октябрьский переворот не признал; резко выступал против белого и красного террора, диктатуры большевиков. Он писал: «Эта попытка построить коммунистическую республику на основе строго централизованного государства под железным законом партийной диктатуры в конце концов потерпит банкротство». …Главнейшая задача общества справедливости – предельно полно раскрыть творческие потенциалы каждого. Так считал Кропоткин. А раскрывается человек не на пути приспособления к окружающей природной и социальной среде, а в свободных исканиях правды, созвучной его духовному строю, который, в свою очередь, остается отзвуком гармонии мироздания. Урок жизни Кропоткина очень поучителен. По-видимому, этому человеку удалось постичь или прочувствовать какие-то глубочайшие истины, быть может, не высказанные в книгах, а присутствующие в окружающей и пронизывающей нас природе, дарованные нам поистине свыше, отражающие качества Вселенной как живого прекрасного и разумного организма.
Просмотров: 236 |
